Это не совсем отчёт об отдыхе. Скорее, набор впечатлений. Не ищите здесь фотографий -- я решил не фиксировать, а воспринимать. Не ищите здесь описаний маршрутов к каким-то местам или советов, куда сходить. Одним словом, просто читайте, если вам это интересно
....Ночь под 28 июня. Полина валится с ног от усталости, но ремонт кухнизакончен. Так как мама возвращается в Москву в шесть утра, решаем уехать доеё приезда. Зачитываю список вещей в дорогу, Полина рыщет по квартире и кидает вкучу. Куча получается неубедительной, но так и задумано -- машина м минимумвещей. Палатка, две пенки, одеяла и немного одежды -- пожалуй, всё.Добавляем фотоаппарат и аккумуляторы с зарядником. Всё! Старт. Выползаем на улицу. Пять утра, чуть моросит. Против ожиданий, на улицеоживлённо -- минуты за три мимо подъезда прошло человек пять. Проносимся по пустой пока Москве к Каширскому шоссе и начинаем искатьтрассу М4. Список городов по пути к Ростову-на-Дону, составленный мной дома,практически бесполезен, ищем по указателям. Промахиваемся на коварнойразвилке под Видным, едем в аэропорт Домодедово. Уже заметно хочетсяспать, но инерция хорошего старта гонит вперёд. Находим М4. Солнца пока не видно, в воздухе та дымка, что заставляетплохих поэтов слагать стихи, а хороших молчать. Где-то у обочиныостанавливаемся и буквально рушимся в краткий сон -- предыдущие сумасшедшиедни ощутимо отяжеляют тело и мысли. Сон смыл накипь многодневной усталости, мчимся по широкой и на редкость уютнойтрассе. Если так пойдёт дальше, к вечеру будем в Ростове-на-Дону. В Москве то и дело моросил дождь, а тут небо превратилось в синийлубок с нарисованными в нужных местах облаками. Начинает припекать, и сновасмертельно хочется спать. Сворачиваем на овсяное поле за лесополосой.Полина расстилает покрывало и валится спать, я остаюсь в машине. ...Солнце успело подняться довольно высоко. Открываю глаза -- Полиначто-то ищет в поле. Ей бы сарафан, но я не успеваю об этом сказать, как мыедем дальше. Импульс случайного, в общем, плана смотаться на море гонит насвперёд не хуже "девятки". Южное направление летом на М4 -- самое урожайное время для гаишников.Нам, впрочем, повезло -- гаишник впаял нам превышение скорости на 4 км/ч, ивыписал квитанцию всего на сто рублей. Давно не видел, похоже, земляков изСвердловска. Толстые джинсы и рубашка начинают раздражать всё сильнее.Останавливаемся, я переодеваюсь в хламыду -- гладкую скользкую тунику досередины бёдер. Солнце нежно ластится, гладя колени. Съеденный где-то под Видным сникерс давно растворился в тесных просторахжелудка, пора бы подкрепиться основательнее. Тормозим у какого-то кафе.Полина идёт на разведку, возвращается расстроенная -- шашлык стоит двестирублей за триста грамм. Успокаиваю ее и советую взять одну порцию, как разхватит на двоих. Заказываем, ждём в машине. Вокруг кафе горы песка,какая-то громоздкая техника. Наконец официантка приносит шашлык с картошкойпрямо к машине. Когда я говорю ей "спасибо", улыбается, словно услышаларедкостный комплимент. Едим первый (и последний в этом путешествии) шашлыки трогаемся дальше с явным намерением добраться к ночи до Ростова. У небес от пристального вглядывания в нас начинает слезиться в глазах.Пробуем увеличить скорость и проскочить дождящее место. Небеса расстроилисьи стали всхлипывать, не желая расставаться с нами. Дорога, впрочем, и безтого стала _у_же, заполнилась множеством машин, так что мы оказались в тойсамой пробке, от которых так устали в Москве. Правда, в Москве пробкикороче на пару сот километров. Увидев это, небеса окончательно расстроились и поливалинас потом слезами практически до самого Ростова. Иногда казалось, что мы и естьта самая "подводная лодка в степях Украины", разве что степи былироссийские. ...Вконец доставшая нас пробка осталась позади. Ночуем на какой-тозаправке, назавтра доезжаем без приключений почти до Ростова. Ищем поворот наТаганрог. Снова пытаемся уехать в аэропорт, теперь уже ростовский, но всёже остаёмся на грешной земле. Знакомство с Таганрогом ограничилось осмотром банкомата. Едем на Мариуполь, к границе. Загадочные указатели "Таможенный маршрут","Зона таможенного контроля" -- дороги пусты, на десятки километров вокругни одного таможенника. Морально готовят, что ли? Задумчиво едем пустымидорогами под заходящим солнцем. Дороги или идеально прямы, или следуютлекалу -- столь совершенны формы. Я не успеваю заметить, но Полина говорит,что проехали мимо поля подсолнухов, повернутых к нам "задами". Наконец упираемся в очередь на границе. Очередь небольшая, машин десять.Ощущение, что никто ничем не занят, но очередь двигается неспешно. Вагентстве оформления автостраховки на Украину говорят, что стоять нам тутчаса полтора. Этих агентств тут два, по разные стороны дороги.Дружественная конкуренция: из одного агентства высовывается голова и громкоосведомляется, кто сейчас занят в другом. Если никого нет -- страждущегостраховки автовладельца направляют туда. Бизнес всё равно идёт бойко, пополторы тысячи минимум с каждой легковушки -- хороший навар. Текст страховки написан на украинском. Из интереса пробегаю его глазами.Украинского не знаю совсем, но общее впечатление такое, что украинскийязык четче следует правилу "пишется как слышится" -- если не учитывать таки оставшееся мне неясным правило, когда пишется "и", а когда "i". Часа через два подъезжаем непосредственно к таможне. Там наконец выясняем, чем же занятыпограничники. Они выдают бланки документов, которые надо заполнить. Сидимзаполняем документ на ввоз/вывоз машины -- той самой, что ввозит нас. Вместономера транспортного средства пишем номер кузова, куда-то ещё вписываемномер двигателя в смутной уверенности, что и так сойдёт. Слева от нас настоянке стоят штук десять огромных фур, и я невольно думаю о том, каковобыло бы досмотреть их все, если бы досмотр производился всерьёз. Укрепляюсьв мысли, что весь спектакль пересечения границы есть никому не нужнаяформальность -- зато все при деле и никто не обижен, кроме самих пересекающих. Наконец доходит до украинских иммиграционных карт. Для начала мы автоматом пометилиграфу "выезд", но потом поставили крестик и на "въезд" тоже, так что сошло.Затем мы озадачились графой "Прозвище" -- я было даже стал мысленноперебирать, под какими никами известен. Потом сообразил и стал читать неукраинские название граф, а их эквиваленты на английском. Зачем нарусско-украинской границе во въездных документах отсутствует переводы нарусский, для меня так и осталось тайной. Досмотр личных вещей свёлся к демонстрации коляски в багажнике. Востальных сумках мы могли смело везти наркотики, оружие и органы -- эторешительно никого не интересовало. Другие легковые машины иногда явнодосматривали чуть тщательнее, но опять же не напрягаясь. Запомнились бесконечные смски от билайна и сопредельных операторв,предлагавших пятидесятипроцентную скидку на все входящие в роуминге.Подумав, решил включить эту услугу -- абонентка в десять рублей в деньпоказалась вполне приемлемой ценой. Удивило, что телефон Полины продолжалработать в роуминге, хотя у неё на счету было всего-то баксов пять. Пока мыперемещались по таможне, наши телефоны переключились минимум между тремяукраинскими операторами -- WellCOM, UMC, Kyivstar -- на протяжении метровпятидесяти. Всякий раз заботливо на оба телефона приходили предложения оскидке в роуминге. После трёхчасового мурыженья на границе выезжаем на трассу в Мариуполь и-- здравствуй, Украина! -- в пятидесяти метрах от таможни попадаем нажирного мента. Выезд на встречную, впереди пара километров абсолютно пустойдороги, неочевидная разметка -- короче, хлебное место. Полина удаляется сментом в его машину, я краем глаза слежу за их разговором. Мент делает ввоздухе какие-то знаки, словно обьясняет технику выполнения "мертвойпетли". Минут через пятнадцать хмурая Полина возвращается к машине,сообщает, что попали в конце концов на три тысячи. Отдаём деньги и внекотором тягостном молчании едем дальше. Из рассказа Полины больше всего умилила, несомненно, сердобольность ичеловечность блюстителя порядка. Его фраза: "Что ж я, зверь какой,пятнадцать тысяч брать? Я лучше права отберу" заслуживает особого места в учебниках по человеколюбию. В Мариуполе мы впервые столкнулись с тем, что трасса проходитнепосредственно через город. Блуждали бы мы там долго в ночи и печали, нопочти первый же встреченный автомобилист оказался ангелом и рёк "Следуйтеза мной". Путь истинный оказался, как и следовало ожидать, извилист инеочевиден. Однако и у чистилища есть пределы -- в ночи едем в Бердянск. Останавливаемся по естественному делу где-то посередине между Мариуполеми Бердянском. Гляжу на небо -- и сердобольный стервятник забывается какнечто мелкое и незначительное. Звёзды. Их много. Засветки ни от какихгородов нет вовсе, ночь безоблачна. Не знаю, бывают ли в раю ночи, но еслинет, им следовало бы быть именно такими -- ты летишь среди звёзд напланете, давшей тебе жизнь, ты равновелик им, огромен и крохотенодновременно. Вот понимание: человек огромен и крохотен одновременно,равновесие между бесконечно большим и бесконечно малым -- оно и делает изчеловека человека, самопознающую себя-в-другом-себе жизнь. Хочется есть и спать, иначе мы не доедем до Бердянска. Вселеннаяпослушна -- из ничего на темной дороге возникает дом, поблизости росчеркомкисти прорисован фонарный столб с горящим фонарём, наверное, единственныйна десяток километров вокруг. Идеальное место для ночёвки в машине. Спасиботебе, Мать. Наутро нас будит солнце, ласково гладя по щекам прямо сквозь запотевшиестёкла машины. Спешим скорее по привычке и от незнания будущего. Накатываемся на Бердянск одинокой волной на пологий берег и расплескиваемсяв его переулках. Неторопливый город. Если к нему приглядеться, захочетсяостаться. Впрочем, сейчас все наши мысли заняты как раз тем, чтобы уехать-- ищем обменник рублей на гривны и котелок для горелки. Гривны добываемлегко, котелки же в Бердянске, похоже, не водятся -- купили в конце концовнеплохую кастрюльку литра на три. Пытаемся дозвониться в миниотель "Жасмин". Неполучается -- телефон хмуро человеческим голосом говорит, что номер набранневерно. Просим местного позвонить по тому же телефону -- у него всёнормально. Потом какой-то юноша надоумил к телефону приписать спереди +3 --международный код Украины. Сработало! (Уже в Москве друг на Украине прояснилситуацию: международный код Украины +38, а внутри самой Украины выходна межгород для _местных_ +8. Это надо просто помнить
. Огромнаяпризнательность Sergio, давшему телефон в "международном" формате)Спрашиваем дорогу к Бердянской косе,нас посылают в разные стороны, но примерно в одном направлении. Зацепивкакие-то задворки Бердянска, попадаем наконец в курортную зону. Вообще задворки города способны рассказать о городе больше, чем егоцентр. То, как люди ходят по окраинам, характеризует город лучше чего бы тони было. В Бердянске люди ходят мало и неспеша. Это город людей с открытымисердцами, но не с проходными дворами в них. Добро пожаловать, если у тебяесть ключи. Ключи у нас, к счастью, подошли, хоть и не без скрипа. Подъезжаем в конце концов к косе. На въезде, к нашему удивлению,взимается плата. Остап Бендер, собиравший в Пятигорске деньги за показПровала, перед властями Бердянска -- сущий мальчик. Здесь до обьясненияцели платы не опускаются вовсе. Деньги, впрочем, какие-то совершеннонезаметные, так что даже и не жалко. Медленно дефилируем по косе. Слева проплывают многочисленные базыотдыха, пансионаты и прочие заведения, созданные для облегчения процессаотдыха. Временами за ними, метрах в тридцати за пляжем, видно море. Народуна пляжах море, но только на пляжах. В воде никого нет. Ощущение, чтоогромная масса народа собралась посмотреть на море и потолкаться нацентральной улице, но ни в коем случае не купаться. Ищем ориентир -- трансформаторы. Судя по словам пославших нас сюда,спутать с чем-то их невозможно и располагаются они перед постом ГАИ.Продолжаем упорно продвигаться вперёд. Наконец выезжаем на конец линиитурбаз, но ни трансформаторов, ни милиции в округе не видать. Дедулясообщает нам, что дальше проезда и прохода нет никакого, а отделениемилиции где-то на середине косы. В недоумении перезваниваем местным Данко,и выясняется, что трансформаторы, которых мы так домогались, находятся ваккурат перед последователями Остапа Бендера, и малую мзду за въезд мызаплатили напрасно. Обратно едем ещё медленнее -- народ и машины на косе, похоже, размножаютсяделением. Наконец выезжаем за пост, ищем взглядом трансформаторы. Гм.Неприметно, но в наличии. Немедленно слева обнаруживается грунтовка,уводящая вроде как к лиманам. Едем, выезжаем на лиман. Больше всего онпохож на лужу-переросток. Далее нам предлагается проехать на второй лиманпо перешейку. Выглядит это так, словно надо ехать по воде, аки посуху.Попробовали -- "разве мы не люди". Расплата за святость пришла немедленно-- застряли в песке на берегу второго лимана. Сидим, размышляем над смысломжизни. Слева в паре метров сверкает лиман. Чуть дальше с лимана довольнорезво выезжают легковушки, похоже, ехали мы правильно. Велосипедистов справа на косогоре мы заметили не сразу. Симпатичныесерые шорты и рубашки с коротким рукавом -- не сразу и догадаешься, что этосотрудники природоохранной инспекции. Какое-то время наблюдают, как мыразмышляем в песках над бренностью бытия. Потом подъезжают и чутьнасмешливо интересуются, не застряли ли мы. Завязывается разговор на темутого, что тут не только застревать, но и ездить вообще-то не рекомендуется.Разговор прерывается стеснительными паузами. Полина всячески хвалит этоместо, говорит, что вот, мол, мы специально из Москвы ехали именно сюда.Велосипедисты в ответ неразборчиво откликаются в том смысле, что неположено, но намеков на решение вопроса явно смущенно избегают. Я что-то бурчуПолине про более быстрое развитие разговора, но тоже стараюсь нефорсировать -- раз не прогнали сразу, то не прогонят вовсе. Наконецвелосипедисты решают, что они якобы уже уехали, и дают совет спрятатьмашину в камышах. Про денежное решение никто не вспоминает -- явно наколясках тут никого ещё не было. Откапываем колеса, едем вдоль берега лимана. Звоним ещё раз, выясняем,что нудисткий пляж как раз за камышами и есть. С некоторым трудом въезжаемв камыши так, чтобы машину не было видно с лимана, и я наконец скидываюхламыду. За два с половиной дня в машине тело устало даже от такой минимальнойодежды. Растворяюсь в воздухе, ощущая его всеми порами кожи. ... Полина уходит в город за продуктами, я остаюсь в коляске у машины.Поразмыслив, пробую вырулить на песчаную тропинку на пляж, затем слезаю сколяски и на коленях толкаю ее на пляж -- получается вполне удобноепередвижение. Слева от меня мужчина лет сорока одевается и явно собираетсяуходить. Задаю несколько вопросов, ответы даются охотно, но несколькохмуро. К счастью, многого мне не требуется, поэтому быстро завершаюразговор и окончательно выбираюсь на пляж. Разворачиваю коляску заднимиколесами к солнцу, опрокидываю её на песок и усаживаюсь на спинке коляске, как напляжном шезлонге. Заходящее солнце светит нежарко, момент предзакатногоспокойствия. Краем глаза замечаю, как слева нерешительно приближается мужчина летпятидесяти весьма плотного телосложения. Улыбкой приглашаю к разговору, тотслегка оживляется. Рассказ его интересен, но несколько краток. Бывшийшахтёр, Виктор дважды попадал под завалы, часто работал в ледяной воде илет десять назад заработал жестокое расстройство практически всех суставов-- по смутному описанию больше всего похоже на артрит. Привезли его на этотсамый лиман, по его словам, "на одном костыле и палочке". Попробовалимазать лечебной грязью со дна лимана. Из машины я уже видел по пути на пляж"черного человека", да и в детстве в Евпатории мазали, поэтому слушалвнимательно. Довольно быстро суставам полегчало, костыль и палочку Виктор выбросил.Пока он всё это рассказывал, то и дело вставал в "позу культуриста":смотри, мол, каким стал. Выглядело немного смешно, но по сути рассказ оцелебности грязи произвёл впечатление. Даже жалко, что так и не случилось"загрязнить" стопы. Рассказ стал повторяться, целые предложения Виктор, сам не замечая,воспроизводил, словно игла проигрывателя соскакивала на другую дорожку.Я вдруг подумал, что человек -- это кассета в какой-то фонотеке.Человек рождается и начинается запись той музыки, которую он поёт.Небольшая зарисовка или многоинструментальная оратория -- магнитная лентане знает, что на ней записано, не знает, какие звуки извлекаются из неё.Живёт человек и жизнью своей пишет музыку. В любом случае -- музыку, грохотли ржавых труб или тонкую ниточку флейты. Для Мастера и то и другое равноценно. Жизнь прожита, кассета записана. Виктор уже ушёл, я сидел и размышлял, как пишется музыка жизни, и тутслучилась третья встреча. Я краем уха зацепил жизнь-оркестровку. Саша,последний в этот день знакомец, оказался авиамехаником-"афганцем". Говорилимы с ним всего два раза и, к моей радости, оба разговора отличались друг отдруга, как Инь и Янь. Сейчас он рассказывал про Афганистан. Он рассказывалпро горы, враждебные всему живому, а я всматривался в человека и виделспокойствие моря. Он рассказывал про то, как по глупости ушёл изкораблестроительного, но кривая всё-таки вытянула его в авиамеханики, а яслышал, как во мне отзывается давно не тронутая струна. Благополучие жизниничего не стоит в сравнении с благополучием души, звенела струна, натянутаямежду небом и морем. Саша говорил про то, как изматывали снаряженияавиаполка по сорокапятиминутной готовности, а я смотрел и видел счастливогов своей измотанности человека. Как-то раз, рассказывал Саша, на аэродром слетчиком пробралась девушка и не могла отпустить его. Тому уже пора былопрыгать в кабину -- руки в лямки парашюта в спинке сиденья, кабель в шлем,"борт N ... готов" -- а борт не готов, он пока человек, и слезы текут, инет сил оторваться. Первая ночёвка и первый день на пляже. Мы просто спали, а потом простокупались и загорали. Полина сначала была в раздельном купальнике. К вечерупервого дня подплываю к берегу и вижу в воде какое-то смущенное существо.Приглядываюсь -- оказывается, Полина решила избавиться от верха и оченьэтим смущена. И не подозревает, насколько режет линии тела любой, дажесамый минимальный купальник и насколько плавны любые, даже самыенеожиданные переходы поверхности просто живой кожи. Социальные привычкисильны, я помню это и принимаю новый вид Полины без комментариев, чтобы невгонять человека совсем в краску. Во мне постепенно укрепляется чувство, что нарукавники мне не сильнонужны. Для проверки прошу Полину надеть мне только левый нарукавник.Ощущения слегка загадочны. Очень похожи на те, что возникли, когда явпервые попробовал жить голышом. Посмеиваюсь про себя над собственным"тотальным нудизмом" -- надо же, и в воде стремлюсь избавиться от всеголишнего! -- но тело явно не нуждается и в одном нарукавнике. Пробую войти вводу вообще без всего. Осторожно плюхаюсь на спину и отрываю ноги от дна.Как ни странно, голова над водой и захлебнуться мне явно не грозит. Двигаюруками и ногами -- тело ведет себя так, словно на мне оба нарукавника.Через какое-то время пробую упасть в воду на спину. Погружаюсь немногоглубже обычного, но вода явно выталкивает на поверхность и возникаетуверенность, что на спине мне утонуть не грозит -- по крайней мере там, гдеможно достать до дна. В общем, на спокойной и мелкой воде я теперьоднозначно купаюсь совсем без всего. После второй ночёвки обнаружилось, что мы-таки немного обгорели, прикрываемплечи парэо и подручными средствами. Полине явно надоели подолгу сохнущиеплавки, избавляется и от них. Немедленно намазываю её всю кремом, так как сеё привычкой к полной одежде сгореть пара пустяков. Первый раз пробуем вскипятить воду, чтобы сделать чай. По неопытностиделаем это на приличном сквозняке, но чай в итоге сделан и выпит.Впоследствии мы на одном имевшемся у нас баллоне Campingaz вскипятили вобщей сложности литров десять воды, но баллон, похоже, не полегчал. Так ипривезли его домой, готовый к дальнейшим трудам. Потихоньку начинаю проникаться тем настроем успокоения, что так ценю впоездках к морю. Я, наивный, ещё не знаю, что "лучшее, конечно, впереди",что покой есть и в буре, и в стремлении. То ли в этот, то ли в следующий день Полина сообщает, что ей как-тоскучновато "просто печься". Пытаюсь в ответ рассказать про переключение напокой моря, но чувствую, что то ли я не умею рассказать, то ли рассказываюсовершенно не о том. В конце концов, "работать отдыхающим", то есть ходитьна пляж как на работу, и загорать и купаться по часам я сам терпеть немогу. Но то, чем мы сейчас заняты, как раз очень похоже именно нацеленаправленное загорание и купание. Пытаемся понять, чего же нам надо длясчастья. От разговора остаётся смутное чувство, что долго мы на этом пляжене задержимся. ...На следующий день я прячусь под тентом у палатки, так как обгорелвесьма заметно. Полина по той же причине облачилась в длинные брюки ирубашку, Сегодня мы едим супчик из пакетов. Едим долго и основательно, такчто устали и отложили в сторону. Неожиданно появляются давешние велосипедисты. Оказывается, машина оченьхорошо видна со всех мыслимых точек зрения. Полина срочно убегаетмаскировать машину камышами и всем, чем можно. Занимается этим с перерывамидо следующего вечера. Штрафа с нас по-прежнему не взяли, но настроениестало заметно нервознее. Несоответствие настроя места официальному запретудавит на психику. Ближе к вечеру на пляже появляется Саша. Мои невнятные опасения, что онснова начнёт рассказывать про Афган, беспочвенны -- сегодня он говорит проморе. Говорит так же много и с душой, как раньше про горы -- человек явнополифоничен в своём восприятии жизни. ...Небольшое отступление. Кажется, во второй вечер я сидел в прибрежнойводе и наблюдал за движением песка. Внезапно осознаю, что сижу буквально втолпе каких-то мелких рыбёшек, каждая примерно с треть шпроты. Все онирыщут вполне себе активно, но что им делать на глубине в пять-десятьсантиметров?! Полина моментально опознаёт в них бычков, но что им делать_тут_, она, таёжница, понимает не больше, чем я, городской житель. Возвращаю рассказ к Саше. Оказывается, ещё во времена его детства --конец шестидесятых, начало семидесятых -- Азовское море просто кишелоделикатесной рыбой. Сейчас она уже практически исчезла. Ладно бы отхищнической добычи -- всё оказалось куда хуже. Сначала Волго-Донской каналотобрал у Азовского моря изрядную часть пресной воды. Затем в Мелитополепостроили заводы, которые гонят отходы в море, а потом танкеры сталирегулярно сливать прямо в то же море остатки нефти. На закуску -- те корабли, что мырегулярно видим на горизонте -- допотопные тральщики, которые простосдирают тралами верхний слой придонного грунта, подрывая основу пищевойпирамиды экосистемы моря. Те бычки, в которых я сидел -- их даже есть не стоит... Я многого,конечно, не запомнил и многое понял неверно, но общее ощущение осталось,как от финальных титров фильма "Через тернии к звёздам": "Все кадрыгибнущей планеты Десса сняты на планете Земля". Как мы ни береглись солнца, к вечеру нас продирает характерный ознобсильно обгоревших людей. Назавтра я на солнце иначе как в хламыде и непоявлялся, разве что купаться бегал голышом, но как можно быстрее. Всё чаще приходит мысль, что надо бы снимать с мая по сентябрь жильё уморя, тогда можно было бы успешно совмещать желание моря и необходимостьцивилизации в виде хорошего интернета... После обеда снова появляются велосипедисты, на этот раз новые.Стеснительности в них практически нет, так что за палатку и машинуприходится всё же отдать сто гривен, но машину велено убрать. Хорошо хотьсказали, что неподалёку есть недорогая автостоянка. Вечером внезапно понимаем, что "официальные отношения" с бердянскимпляжем у нас не сложились. Даже если уберём машину, то за палатку с насзапросто могут продолжить драть, как в хорошей гостинице. Посмотрели другна друга, хором сказали "нафиг" и решаем уехать. Звоним кельту, излагаем ситуацию и просим совета, куда б податься. Тотсоветует "Лаванду" на другом берегу Азовского моря. Идея нам нравится, да ипалатка почти собрана. Окончательно кидаём всё в машину, выезжаем изкамышей и пытаемся уехать. Подъезжаем к полузакопанной в песок бетоннойплите. Даём газ, машина натужно переваливает передними колесами и с оченьнеприятным стуком бьётся днищем о плиту. Снова газуем -- сидим прочно.Думаем. Время уже послезакатное, народу вокруг никого. Почти никого --где-то метрах в ста сзади уходит в город мужичок. Оборачивается -- и, чудо-- спешит к нам. Оценивает ситуацию, обьясняет, как выехать с плиты. Сявным сомнением смотрит на Полину: "Вы сами хотите попробовать или пуститеменя за руль?". Пускаем за руль, сами выметаемся на песок. Подкладываем подпередние колёса обе пенки. Машина пару раз забавно раскачивается и с ревомперетаскивает задние колеса через плиту. Нда. Одна из пенок порвана вклочья. Отчётливо понимаем, что без мужичка могли бы просидеть наплите до утра. Остальной путь сквозь лиманы проходит удачно, если несчитать проблем с передачей на форсированных режимах. Всерьёз думаю прозамену коробки передач (Полина поднимает меня на смех), но потом машинавела себя просто идеально. Уфф. Едем в Джанкой. Почти ночью доезжаем до Мелитополя. Трасса, как обычно на Украине,проходит прямо сквозь город с максимумом поворотов и минимумом указателей.Нас снова выводит на путь истинный какая-то добрая душа -- выезжаем натрассу до Джанкоя. Говорю Полине, что если мы не доберёмся до Джанкоя этой ночью, то домыса Казантип назавтра не успеем и в машине будем ночевать дважды. Летим вночи. Въезд в Крым очень заметен -- количество указателей и реклам нарусском языке возрастает раза в два. Остального в темноте, увы, не видно --Сиваш в его соляном великолепии мы увидим лишь на обратном пути. Ночуем на огромной стоянке дальнобойщиков недалеко от Джанкоя. Утромперекусываем чебуреками -- пожалуй, самыми вкусными за поездку. Банкомат в Джанкое предлагает на выбор три языка -- украинский,английский и русский. Выбор валют куда аскетичнее -- только гривны. Снекоторым удивлением получаем гривны -- моя Visa Classic, очевидно,способна получить любую местную валюту, для которой есть межбанковский курсобмена. Едем в Феодосию по пыльным дорогам. Несмотря на хороший асфальт, от нихостаётся странное ощущение деревенских просёлков -- по обочинам пасутсястада загорелых коров. Задумчиво изучаю карту. Сообщаю Полине, что справа вФеодосии имеет место быть Чёрное море. Полина мигом превращается вмаленькую девочку, прыгающую от счастья при виде "настоящего зеленогоморя". Снижаем скорость. На феодосийских пляжах масса весёлых людей и толпыребятишек -- контраст с молчаливым и почти безлюдным нудистким пляжем вБердянске явно не в пользу последнего. Впрочем, меня перспектива натягиватьплавки не прельщает совершенно, и мы ищем пляж в стороне от многолюдныхофициозов. Нашли. Продираемся на коляске к берегу. Медленно преодолеваем зарослибезумно красивых и столь же безумно колючих кустиков светло-салатовогоцвета. Шиплю от уколов, но всё уже пофиг -- мы почти у берега! Старания наши вознаграждены сторицей -- такого красивого ракушечногопляжа мы не видели больше нигде. Мелкие ракушки решительно всех мыслимыхцветов сливаются в пеструю массу уютного желтоватого цвета. Вблизи ракушкипереливаются на солнце, так что берег кажется усыпанным драгоценнымикамнями. То, что он при этом ещё и мягок, как песок, мы оценили значительнопозже -- ракушечные пляжи мыса Казантип и Арабатской стрелки оказались кудажёстче. Вода в Феодосии оказалась холодной -- мы даже не смогли нормальноискупаться. Пришлось ограничиться полосой прибоя, но и там у меня первоевремя сводило икроножные мышцы. Возвращаемся к машине сквозь уже ставшие родными колючки. Ракушкиприлипли к коже так, что не отодрать. Отскребаем как можем, и то самыестойкие экземплярчики продержались потом до Москвы. Доезжаем примерно до Щёлкино, оттуда нас ведут прямо до Лаванды. Пронудистов с форума натуристов тут никто ничего не знает, но у нас покахватает забот, так что решили не заморачиваться, а обустраиваться. Машинупоставили прямо на траве на территории базы, палатку разрешено ставить влюбом месте пляжа. Сама база производит немного странное впечатление, нотут виноваты скорее мои собственные тараканы в голове. Я, похоже,подсознательно ожидал место, удобное для жизни, а не для отдыха. Дляспокойного отдыха Лаванда очень близка к представлению о рае. Одна беда --в раю совершенно нечего делать! Пляж сначала показался очень приятным -- похож на песок и достаточноширокий, есть где ставить палатку. Слезаю на колени и понимаю, чтопередвигаться по нему я не смогу практически никак -- что колени, что попана ракушки реагируют чрезвычайно болезненно. Теперь понимаю, каково былоРусалочке, но повторить её подвиг решительно не в состоянии. Самоезагадочное, что стопами ракушки ощущаются как нечто умеренной остроты. Море, в отличие от пляжа, почти идеальное -- мягкий песок и пологийспуск. Быстро выясняется, что слишком пологий. Метрах в двадцати от берегаморе всё ещё по колено, так что заход на нормальную глубину превращается внебольшой поход. Подобный "лягушатник" неудобен даже мне, не говоря уже оПолине. Впрочем, всё это ерунда, купаемся с огромным удовольствием, я дажеучусь держаться на воде на животе. Именно держаться, плавая лицом вниз,словно давно уже утонул. Сначала попытка лечь в воде идеально ровновызывает неприятное ощущение, что голова находится ниже попы и всплытьбудет трудно. Постепенно это проходит, но на животе всё ещё держусь оченьнеуверенно. Поставили палатку. Ветерок. Тепло, но на быстро темнеющем на востокенебе бродят неясные тучи. Полина возвращается с территории Лаванды мсообщает, что там есть душ. В душе всего один кран, то есть горячей водынет как класса. Нам на это наплевать, решаем сходить помыться. На местевыясняется, что освещения в душе тоже нет, а коляска в дверь не проходит.Приходится аккуратно просачиваться в предбанник душа и пользоватьсяфонариком -- южная романтика в действии. Нам давно всё ништяк, приветствуемчей-то велосипед в предбаннике радостными воплями и идём наощупь в душевуюкабинку. Вода оказалась вполне нормальной и даже пресной. Помылись, даже смылом, чуть-чуть обсохли и просочились обратно на улицу, громыхнув по путипарой холодильников и деревянной скамейкой. Залезли в палатку, как оказалось, очень вовремя. Просыпаюсь оттого, чтопалатка эротично прогнулась внутрь и страстно прижимается ко мне, пытаясьумыкнуть в какие-то дальние края. Я лежу не шевелясь, понимая, что застенкой настоящий ураган и палатка не улетает лишь благодаря моимвосьмидесяти килограммам. Полина где-то в другом углу талантливо исполняетроль Атланта, держась за палатку и также не давая ей улететь. Примерночерез полчаса ветер стихает, мы с некоторой опаской ложимся спать. Наутро Полина сообщает, что какое-то дерево на территории Лаванды в этуночь было переломлено пополам. Прикапываем палатку со всех сторон. Она чутьуменьшилась внутри, но стоит теперь значительно прочнее. Настоящий ураганмы, может, и не выдержим, но свежий ветер нас не побеспокоит точно. Где-то до часу дня сидим в палатке, читаем книги, каждый на своём языке-- я "Дверь в лето", Полина "Петр I". Потом решаем прогуляться поокрестностям в поисках кафе. На пляже нам сказали, что недорогих кафе вокруге нет, а дорогое ровно одно. Мысль о походе в дорогое кафе нампоказалась банальной, и мы доблестно отправились в самый солнцепёкприблизительно в сторону города. Насчитав примерно два забытыхнедостроенных отеля и примерно столько же пустующих, минут через двадцатьнабредаем на кафе "У дороги". Цены там в два раза ниже, чем в дорогом кафена пляже, разрешают сидеть со своими напитками. Купили местный квас и вино,сидим и наслаждаемся жизнью. Квас оказался едва ли не вкуснее вина, так чтопьём по очереди то то, то другое. Порции в кафе, по сравнению смосковскими, оказались раза в два меньше, да и вкус вполне средним. Ухапо-азовски мне, впрочем, понравилась, её было просто маловато. После кафе мы обнаружили, что в коляске отлетела довольно важная детальи надо как-то срочно её чинить. Советую Полине обратиться за помощью кслучившемуся рядом мотоциклисту. Полина ворчит что-то на тему "ничего он несделает", но подходит к пареньку. Тот немедленно уводит её в неизвестномнаправлении. Минут через пятнадцать они возвращаются и мы идем к местномуЛевше, способному починить якобы всё. Левша по имени Валера обитает почти на берегу. Мастерская, похоже,битком набита чем бог пошлёт, на верстаке на улице наблюдаются тиски ициркулярка, рассчитанные самое меньшее на слона. Коляска немедленноподвергается осмотру двумя механиками сильно пожившего вида. На лавочкесидит аксакал, живо напомнивший "Белое солнце пустыни": "Давно сидим..."Он произносит: "Ракушечный пляж -- это очень плохо". В воздухе пахнет морем и уверенностью, что всё будет хорошо. Откуда-топриносят котенка по имени Афоня. С верстака тот по малолетству спрыгиватьявно ещё не умеет, но к осмотру коляски присоединяется с большимэнтузиазмом. Совместно принимается решение ограничиться минимальнойперестановкой деталей. На следующий день понимаем, что Лаванда идеальна для отдыха, но "рыбаищет где глубже, а человек где хуже". Едем на Арабатскую стрелку --исключительно из любопытства. Дороги становятся всё хуже, перед самой стрелкой дорога так круто ныряетвниз и почти сразу рвётся наверх, что берёт сомнение, проедем ли. "Девятка"флегматично выдерживает и это испытание. Долго трясемся по абсолютно прямойщебёнке. Скорость выше двадцати поднять не удаётся -- трясёт так, словнозасунули в отбойный молоток. Справа то и дело поблёскивает море. Иногдавстречаются небольшие стада разнокалиберных машин, от легковушек доавтобусов -- явно лагеря у моря. Когда стада стали встречаться реже, Полинаидёт на разведку к морю. Результат неутешителен -- пляж ракушечный.Встреченный абориген говорит, что по всей стрелке пляжи такие, только нагородском пляже есть песок. Медленно и печально едем назад, почти сразу уоснования стрелки находим вход на городской пляж городка Каменка. Народу там много, но пляждлинный. Думаем минут пятнадцать, решаем попробовать спуститься на пляж ипешком дойти до более отдалённого его конца. Против ожидания коляска катится резво, да и я неплохо отталкиваюсь отплотной смеси ракушек с песком. Находим относительно пустое место,Полина уходит за палаткой. Жарко, прямо в хламыде залезаю в воду. Водатеплая-тёплая, видно, что метрах в двадцати от берега полукруглая отмельпочти до поверхности. Проходящая мимо женщина с дочкой поливает мне спинуиз детского ведёрка. Жизнь прекрасна. Возвращается Полина с палаткой и вещами. Море совершенно спокойно,поэтому решаем поставить палатку метрах в двух от воды. Неожиданновыясняется, что небольшой ветер, дующий вдоль берега, обладает оченьзаметной силой. Я удерживаю палатку, пока Полина вкапывает первый колышек,и чувствую, как моего веса иногда еле хватает. Колышки приходится вкапыватьглубоко, и по всему периметру палатки прикапывать также и полог, иначеунесёт. Наконец палатка поставлена. Смотрю на солнце и решаю сбросить хламыду.Народ на мою наготу не реагирует вовсе. Пробуем купаться. Вода теплая,глубина как в хорошем бассейне -- до отмели опускается примерно метра наполтора, после недалеко есть глубина и для плавания. На море полный штиль,Плаваю без нарукавников. Полина оттаскивает меня за отмель, затем спешит кберегу -- ей показалось что-то у палатки. Я остаюсь в воде один. Чувствапротиворечивые, но я доволен -- отчётливо осознал, как опасен слепой страх.По дну подгребаю к отмели и жду там Полину, пытаясь грокнуть себя в воде. Начинается закат. Да, именно так, словно отдельное зрелище -- закатпосле дня, одноактная пьеса. Позади нас, где-то в районе нашей машины,валит густой дым, Полина вынуждена бежать туда. Внезапно останавливается.Немудрено -- на небе вспыхнула по краю небольшого облака огненнаянадпись на неведомом языке вязью, напомнившей мне арабское письмо. Неотсюда ли пошла легенда о письменах на стене "мене, текел, фарес" --"подсчитано, измерено, взвешено"? Вязь пылает на небе долго, минутдвадцать, потом медленно гаснет. Гладь воды практически спокойна, облакаотражаются в море. Внезапно полнеба покрывает огромная треугольная тень,словно неведомый странник распахнул плащ, закрыв заходящее солнце. В воздухе довольно зябко. Подъезжаю к воде, грею ноги. Полины всё нет.Тень постепенно расползлась на всё небо -- ночь спустилась на землю. Где-тосправа замигал фонарик, потом стал явно фокусироваться на мне -- Полина,оказывается, тушила траву около машины и закончила только сейчас. Уже поздно, наскоро едим и ложимся спать. На море внезапно появилисьнебольшие волны, они накатываются на берег с совершенно жутким грохотом,словно вокруг палатки рушатся океанские валы. Пока что палатка стоит вотносительной безопасности, так что пытаемся уснуть. Где-то в полвторого ночи просыпаюсь -- море уже пытается лизать палатку,а Полина перенесла вещи метра на три от берега и готовится перетащитьпалатку. Нам повезло, что ночью не было ветра и палатку удалось откопать ивкопать заново без особых эксцессов. Засыпая второй раз за эту ночь, ячувствовал, как земля подо мной гудит под накатами моря. Наутро небо с морем были хмуры, как кореша после пьянки. Небо непросыхало ещё добрую часть дня, море слегка сумбурно похмелялось, а мычитали книжки и купались. Такая хмурая, теплая и дождливая погода хороша нетолько для комаров, но и для людей, так что мы с небом и морем нашли общийязык. К вечеру слегка разъяснилось. Солнце решило садиться не в тучи, какнакануне, а прямо в море. Видимо, поэтому волнение волн заметно усилилось ипалатке снова начало грозить подтопление. Перед самым закатом мы подвинулипалатку метра на полтора от моря, так что сейчас она стояла на самом верхумикроскопической гряды, проходящей через весь пляж. Море достаточнонедвусмысленно намекает, что этого мало. Мне отчаянно не хочется уходить ктравяному откосу метрах в тридцати от моря, и с моей подачи мы с Полинойсооружаем из песка небольшую загородку от волн. Море с интересом облизываетеё, но за неё пока не проникает. Всё-таки решаем уйти на тропу вдольоткоса. Ветер там теряет силу, дробится в собственных отражениях, так чтопалатка непрерывно трепещет, но стоит куда устойчивее, чем на берегу. Ночью явно пару раз идёт небольшой ливень -- дно палатки в районе моейголовы заметно мокрое, словно трава в росе, но воды нет. Наутро практически весь пляж перед нами захвачен морем или носит следыего ночных забав. Полина говорит, что наша песчаная загородка держалась досередины ночи. Небо явно франтит -- тяжелые и громоздкие ночные тучисменяются на разнообразные и многочисленные накидки из всякого родаоблаков. Море нашло себе совершенно фантастическое украшение. В дополнение кбелым барашкам над самой поверхностью воды летят и летят ожерельямибесконечные стаи черных лебедей. Летят сотнями, то по линейке, то идеальнымклином, то буквой "мю". Иногда они летят так низко, словно не над водой, аплывут в море с немыслимой скоростью. Зрелище завораживает -- откуда тут стольколебедей и куда стремятся они, все в одном направлении, на запад? Оказывается, ночью Полина перегнала машину прямо к палатке -- тропавдоль откоса вполне автомобильная. Полина неспешно загружает всё в машину,а я в одной хламыде на ветру впитываю танцующее передо мной море. Всё, вещи собраны, пора уезжать. Машина медленно всползает по косойтропе с пляжа на основную дорогу. Почти в конце подъёма, там, где тропарезко сворачивает на дорогу, мимо проплывает небольшой обелиск. "Никто незабыт, и ничто не забыто". Братская могила над самым морем. Снова едем в Джанкой, на этот раз днём. Снова, на этот раз слева, промелькнулифеодосийские пляжи, но мы уже отчётливо легли на обратный курс и даже нетормозим. Под Джанкоем справа вижу странное: совершенно, просто-такиидеальная гладь воды без малейших волн и ряби, как застывшее стекло. Вокругослепительные белые берега-паспарту, на них больно смотреть даже в моихочках-хамелеонах. Медленно понимаю, что это наверняка Сиваш. Хочетсяостановиться и посмотреть на диво, но трасса, как назло, скоростная и безвсяких обочин, так что приходится проехать мимо. Обратно решаем ехать по трассе Симферополь-Москва. Снова убеждаемся, чтона Украине, похоже, на крупных трассах не принято делать объезды городов --в Мелитополе и Запорожье немного блуждаем по городу, но всё же быстро"ловим дорогу". ...К Харькову мы подъезжаем уже сильно на закате. Ищем обменник, в концеконцов Полина уговаривает кассиршу в гипермаркете "Класс" принять нашигривны. Вероятно, свою роль сыграло то, что у кассирши кончились гривны, амы, в отличие от большинства, стремились не купить их, а продать. Долго блуждаем то ли по самому Харькову, то ли по его пригородамсовершенно деревенского вида. То там, то сям посреди одноэтажных сараеввозникают гигантские супермаркеты или помпезно освещенные трассы сужасающим асфальтом. Наконец находим дорогу на Белгород. В отличие от Азовского моря, тутникаких указателей на близость границы не было вовсе, так что на таможню мынаталкиваемся почти случайно. Против всяких ожиданий, при обратномпересечении границы мы не заполняли ни одной бумаги и вообще потратилименьше часа -- считай, мгновенно проскочили. Вообще таможня произвелавпечатление сильно нагруженной -- вместе с нами в Россию рвалось околополусотни машин с белгородскими номерами. Может, поэтому пограничники иработали столь споро? То. что мы уже в России, чувствуется сразу -- дорога четырёхполосная(!), с отличным асфальтом и как-то заметно больше указателей. Ещё однапримета России -- на заправке, где мы ночевали, ночью бродила слегканетрезвая молодежь. Вела себя она, впрочем, исключительно вежливо, так чтообщее впечатление осталось приятное, "мы дома!". От Белгорода почти до Тулы мы, считай, просто гнали машину. Никакиегаишники к нам не приглядывались, никакие пробки или дожди не омрачалидорогу -- автомобильный рай, одним словом. Должен отметить небольшуюстранность. Если на пути из Москвы в Ростов дорога спускалась явно чаще ибольше, чем поднималась, то от Мелитополя до Москвы общий подъём оказалсясовершенно незаметен. Где-то под Курском мы устроили себе получасовой привал на траве -- оченьустали сидеть в машине. Почти всё это время какая-то крохотная улиткавдумчиво исследовала большой палец Полины. Временами она так при этомвытягивалась из своей раковины, что, казалось, ещё чуть-чуть и она вовсевыскочит из неё, как из тесных туфель. В Тульской области дорога местами превращалась в подлинный вибратор. Может,эротоманам и понравилась бы своеобразная реакция организма на непрерывнуютряску по гнусной "гребенке" плит _под_ асфальтом. Когда в Московскойобласти мы попали на нормальный асфальт, вздох облегчения у нас с Полинойбыл практически синхронным. Перед самой Москвой с лёгким сожалением переодеваюсь в "приличный"костюм. Бедный Гекльберри Финн, как понятна мне его неприязнь к "приличнымкостюмам"! Отмечаем въезд в Москву пятнадцатиминутной пробкой. Вид мегаполиса,где траве и деревьям отведена роль элемента дизайна, где текут асфальтовыереки шириной с Оку, а жизнь упрятана в бетон, пренеприятно бьёт по мозгам.Вздыхаю: путешествие закончено. Добро пожаловать в реальный мир.
