Стихи

Мне бы домик подле храма у столетья на краю, мне бы томик Мандельштама, да садовую скамью. Мне бы лёгкого соседа - муравья и воробья, полупьяную беседу о повадках бытия. За окном глядятся в воду облака и фонари... Мне бы тихую свободу не снаружи, так внутри. Вадим Жук

Борис Рыжий
Ах, что за люди, что у них внутри


Ах, что за люди, что у них внутри?
Нет, вдумайся, нет, только посмотри,
как крепко на земле они стоят,
как хорошо они ночами спят,
как ты на фоне этом слаб и сир.
…А мы с тобой, мой ангел, в этот мир
случайно заглянули по пути,
и видим — дальше некуда идти.
Ни хлеба нам не надо, ни вина,
на нас лежит великая вина,
которую нам бог простит, любя.
Когда б душа могла простить себя…

Так гранит покрывается наледью,
и стоят на земле холода, —
этот город, покрывшийся памятью,
я покинуть хочу навсегда.
Будет теплое пиво вокзальное,
будет облако над головой,
будет музыка очень печальная —
я навеки прощаюсь с тобой.
Больше неба, тепла, человечности.
Больше черного горя, поэт.
Ни к чему разговоры о вечности,
а точнее, о том, чего нет.

Это было над Камой крылатою,
сине-черною, именно там,
где беззубую песню бесплатную
пушкинистам кричал Мандельштам.
Уркаган, разбушлатившись, в тамбуре
выбивает окно кулаком
(как Григорьев, гуляющий в таборе)
и на стеклах стоит босиком.
Долго по полу кровь разливается.
Долго капает кровь с кулака.
А в отверстие небо врывается,
и лежат на башке облака.

Я родился — доселе не верится —
в лабиринте фабричных дворов
в той стране голубиной, что делится
тыщу лет на ментов и воров.
Потому уменьшительных суффиксов
не люблю, и когда постучат
и попросят с улыбкою уксуса,
я исполню желанье ребят.
Отвращенье домашние кофточки,
полки книжные, фото отца
вызывают у тех, кто, на корточки
сев, умеет сидеть до конца.

Свалка памяти, разное, разное.
Как сказал тот, кто умер уже,
безобразное — это прекрасное,
что не может вместиться в душе.
Слишком много всего не вмещается.
На вокзале стоят поезда —
ну, пора. Мальчик с мамой прощается.
Знать, забрили болезного. «Да
ты пиши хоть, сынуль, мы волнуемся».
На прощанье страшнее рассвет,
чем закат. Ну, давай поцелуемся!
Больше черного горя, поэт.

1997
#БорисРыжий

."...безобразное — это прекрасное, что не может вместиться в душе.."...
 

Класс.

***
Убийства, обыски, кочевья,
Какой-то труп, какой-то ров,
Заиндевевшие деревья
Каких-то городских садов,
Дымок последней папиросы...
Воспоминания измен...
Светланы пепельные косы,
Цыганские глаза Кармен...
Неистовая свистопляска
Холодных инфернальных лет,
Невнятная девичья ласка...
Всё кончено. Возник поэт.
Вот я бреду прохожих мимо,
А сзади молвлено: чудак...
И это так непоправимо,
Нелепо так, внезапно так.
Постыдное второрожденье:
Был человек — а стал поэт.
Отныне незаконной тенью
Спешу я сам себе вослед.
Но бьется сердце, пухнут ноги...
Стремясь к далекому огню,
Я как-нибудь споткнусь в дороге
И — сам себя не догоню.

(Владимир Щировский, 1929 год)

Как скоротечно время...

вроде недавно было:

Стихи конечно очень красивые, но почему на этом "вражеском" языке? )))))) Хоть этот язык и мне очень близок...

А патаму шта.

... но почему на этом "вражеском" языке? ...

Наверное, потому что

Павло Григорович Тичина (11 січня 1891, Піски, Щаснівська волость, Козелецький повіт, Чернігівська губернія, Російська імперія,
нині — Бобровицька міська обєднана територіальна громада, Ніжинський район, Чернігівська область, Україна — 16 вересня 1967, Київ, Українська РСР, СРСР)
— український радянський поет, перекладач, публіцист, політик, громадський та державний діяч доби УНР та УРСР.

P.S. У Вас, если не ошибаюсь, у самого фамилия очень "вражеская".
 

Пески давно устали быть Письками.